Он закрыл глаза и самодовольно улыбнулся какой-то своей мысли. Открыв глаза, он сказал:

– Это было семнадцать лет назад. Как видите, сэр, у меня ушло семнадцать лет, чтобы напасть на след сокола, но в конце концов мне это удалось. Я не из тех, кто легко отчаивается. – Улыбка его стала шире. – Я хотел найти эту птицу и нашел ее. Я хочу иметь ее, и она у меня будет. – Он осушил свой стакан, снова вытер губы и спрятал платок в карман. – Я шел по следу птицы, и он привел меня в дом русского генерала Кемидова в пригороде Константинополя. Генерал понятия не имел, каким сокровищем он обладает. Для него сокол был черной эмалированной фигуркой, и только, но из-за своей строптивости – естественной строптивости русского генерала – он не захотел продать мне ее, когда я предложил ему сделку. Возможно, я чуть переусердствовал. Не знаю. Только знаю, что очень хотел получить птицу и боялся, как бы этот солдафон не принялся ее исследовать и не отковырнул часть эмали. Поэтому-то я и послал к нему… м-м-м… своих агентов. И они, сэр, добыли птицу, но я ее так и не получил. – Он встал и с пустым стаканом подошел к столу. – Но я получу ее. Ваш стакан, сэр.

– Значит, птица принадлежит не кому-нибудь из вас, – спросил Спейд, – а генералу Кемидову?

– Принадлежит? – переспросил толстяк насмешливо. – Видите ли, сэр, еще можно сказать, что птица принадлежала королю Испании, но я не понимаю, как можно говорить о каких-либо правах на эту вещь, кроме права фактического обладания. – Он откашлялся. – Вещь такой ценности, переходившая из рук в руки столь необычными способами, принадлежит тому, кто ею владеет.

– Значит, сейчас она принадлежит мисс О'Шонесси?

– Разве что как моему агенту…

Спейд произнес ироничное «О!».

Гутман, глядя задумчиво на пробку от бутылки виски, которую он держал в руках, спросил:

– Вы совершенно уверены, что птица сейчас у нее?

– Уверен.

– Где?

– Я точно не знаю.

Толстяк с громким стуком поставил бутылку на стол.

– Но вы же сказали, что знаете, – произнес он протестующе.

Спейд беззаботно махнул рукой.

– Я имел в виду, что знаю, где взять ее, когда придет время.

– И возьмете? – спроеил Гутман.

– Да.

– Где?

Спейд ухмыльнулся и сказал:

– Оставьте это мне. Это моя забота.

– Когда?

– Когда буду готов.

Толстяк сжал губы и спросил, улыбаясь, – лишь наметанный взгляд сумел бы заметить его обеспокоенность:

– Мистер Спейд, где сейчас мисс О'Шонесси?

– В моих руках, я нашел для нее очень надежное убежище.

Гутман улыбнулся одобрительно.

– Значит, все в порядке, сэр, – сказал он. – И прежде чем мы приступим к обсуждению финансовых проблем, ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос: как скоро вы сможете или, если угодно, соблаговолите получить сокола?

– Через пару дней.

Толстяк кивнул.

– Это нормально. Мы… Но я совершенно забыл о своих хозяйских обязанностях. – Он повернулся к столу, налил виски, добавил в него воду из сифона, один стакан поставил около локтя Спейда, а другой поднял. – Итак, сэр, выпьем за хорошую сделку и приличную прибыль, которой бы хватило и на вас, и на меня.

Они выпили. Толстяк сел. Спейд спросил:

– Что вы считаете хорошей сделкой?

Гутман подержал свой стакан против света, любовно его разглядывая, отпил еще один большой глоток и сказал:

– У меня есть два предложения, сэр, и оба они хороши. Выбирать вам. Или я даю вам двадцать пять тысяч долларов сразу по получении от вас сокола и еще двадцать пять тысяч, как только добираюсь до Нью-Йорка; или вы получаете от меня четверть – двадцать пять процентов – того, что я выручу за сокола. Выбирайте: пятьдесят тысяч долларов почти немедленно или же сумма гораздо больше через, скажем, пару месяцев.

Спейд выпил виски и спросил:

– Насколько больше?

– Гораздо больше, – повторил толстяк. – Кто знает насколько? Сто тысяч, четверть миллиона? Поверите ли вы, если я назову сумму, которую считаю минимальной?

– А почему бы и нет?

Толстяк облизал губы и снова перешел на мурлыкающий шепот:

– Что вы скажете, сэр, если я назову полмиллиона?

Спейд прищурился.

– Значит, вы думаете, что эта штуковина стоит два миллиона?

Гутман улыбался невозмутимо.

– Пользуясь вашими словами, а почему бы и нет?

Спейд осушил свой стакан и поставил его на стол. Взял сигару в рот, вынул, посмотрел на нее и снова сунул ее в рот. Его желто-серые глаза слегка помутнели. Он сказал:

– Это дьявольская прорва денег.

Толстяк согласился:

– Это дьявольская прорва денег. – Он наклонился вперед и похлопал Спейда по коленке. – Учтите, что я назвал абсолютный минимум, или Харилаос Константинидис – законченный идиот, каковым, смею заверить, он не был.

Спейд снова вынул сигару изо рта, посмотрел на нее с мрачным отвращением и положил в пепельницу. Закрыл еще более помутневшие глаза, с трудом открыл их снова. Сказал:

– Хорош минимум, а? А… а максимум?

– Максимум? – Гутман повернул свою руку ладонью вверх. – Я отказываюсь строить догадки. Рискую прослыть сумасшедшим. Не знаю. Невозможно даже представить, насколько высоко может подняться цена этой птицы, – это, пожалуй, единственное, что можно утверждать наверняка.

Спейд с трудом закрыл рот, едва справившись с безвольно отвисшей нижней губой. Недоуменно потряс головой. В его глазах на миг появилось выражение страха, но его тут же смыло густеющей мутью, застилавшей взор. Опираясь на ручки кресла, он поднялся на ноги. Снова потряс головой и сделал неуверенный шаг вперед. Хрипло засмеялся и пробормотал:

– Будь ты проклят.

Гутман вскочил, отбросив кресло в сторону. Его округлости подрагивали. На маслянистом розовом лице маленькими дырочками темнели глаза.

Спейд мотал головой из стороны в сторону, пока его безжизненные глаза не остановились на двери. Он сделал еще один неуверенный шаг.

Толстяк резко выкрикнул: «Уилмер!»

Дверь открылась, и появился мальчишка.

Спейд сделал третий шаг. Лицо его посерело. Четвертый шаг он делал уже на согнутых ногах, мутные глаза его почти закрылись. Он шагнул в пятый раз.

Мальчишка подошел к Спейду и остановился чуть сбоку. Правую руку он держал за пазухой. Уголки губ подергивались.

Спейд сумел сделать шестой шаг.

Мальчишка выставил свою ногу на пути Спейда. Спейд споткнулся и грохнулся навзничь. Мальчишка, не вынимая правой руки из-за пазухи, бросил взгляд на Спейда. Спейд силился встать. Мальчишка отвел правую ногу далеко назад и со всей силы ударил Спейда в висок. Удар перевернул Спейда на бок. Он еще раз попытался встать, не смог и провалился в сон.

Глава 14. «Ла Палома»

Выйдя из лифта и свернув в коридор, Спейд увидел, что сквозь матовое стекло двери, ведущей в его контору, пробивается желтый свет. Было начало седьмого утра. Он резко остановился, сжал губы и, оглядевшись, бесшумно приблизился к двери широкими шагами.

Положив руку на набалдашник дверной ручки, он осторожно повернул ее до упора: дверь была заперта. Не отпуская ручки, он сменил руку. Правой рукой он аккуратно и беззвучно вынул связку ключей из кармана. Отделив нужный ключ, он вставил его в замок. Бесшумно. Глубоко вздохнул, раскрыл дверь и вошел.

Эффи Перин спала за своим столом, положив голову на руки. На ней было пальто, а сверху она набросила на себя еще и плащ Спейда.

Спейд, ухмыльнувшись, выдохнул, закрыл дверь и направился к своему кабинету. Кабинет был пуст. Он подошел к девушке и положил руку на ее плечо.

Она пошевелилась, с трудом подняла голову, веки ее дрогнули. Вдруг она села прямо и широко открыла глаза. Увидела Спейда, улыбнулась, протерла глаза:

– Ты все-таки вернулся? Который час?

– Шесть утра. Что ты здесь делаешь?

Она поежилась, натянула поплотнее плащ и зевнула.

–Ты сам сказал, чтобы я не уходила до твоего возвращения или телефонного звонка.